| Рассказ Алексея Гущина |
С 1956-1957 г. началось перевооружение на Ту-16. Основной задачей полка, в котором летал отец, была фото и электронная разведка Японии, Аляски и в Тихом океане. В качестве аэродрома подскока был Порт-Артур в КНР. Оттуда они ходили к Гаваям. Заправлялись в воздухе. В связи с организацией аэродромов подскока в районе Северного полюса, для возможного нанесения ударов по США, полк обеспечивал высадку на лед станций "Северный полюс-5" и "Северный полюс-6". Ту-4 садились на лед в колесном варианте. Льдина предварительно выбиралась с воздуха. Для поверки крепости льда по нему стреляли из пушек. Необходимое снабжение и людей для организации станций перевозили в бомболюках. Полеты выполнялись по маршруту: Спасск-Дальний - Тикси - Северный полюс и обратно. Знаю об этом совсем немного из-за секретности. Интересно, что из-за этого, в летной книжке отца полеты писались как многочасовые полеты по кругу. Я в первые в жизни тогда попробовал ананас, подаренный отцу полярниками на северном полюсе. Во время Венгерского кризиса в 1956 г. полк провел неделю в готовности номер 1. Были подвешены бомбы (по слухам атомные), вскрыты пакеты целеуказания. Эскадрилья отца должна была бомбить Лос-Анжелос. Дорога в один конец+ На обратный путь горючего не было. В 1958 г. начался разгон АДД Н.Хрущовым. На наших глазах танки тросами рвали Ту-4, прямо на стоянках. Все было завалено уничтоженной авиа техникой. Отцу, как штурману, предложили уйти в ракетные войска, но он не согласился и демобилизовался. Благо выслуга лет была, и дали пенсию. Многие пенсий не получили. Семья уехала в Краснодарский край в Геленджик, где отец много лет работал руководителем полетов в местном аэропорту. Умер в 1986 г. В Спасске-Дальнем мы жили на улице Красноармейской, кажется 15. Напротив школы. Рядом был госпиталь и ШМАС. Живу в Калининграде. Морской биолог. С уважением, Алексей Гущин. АПЕЛЬСИНЫ
Запах безоблачного счастья и надежд. Мы еще малы и не можем понять заботы взрослых, хотя с интересом слушаем их разговоры, которые нас совсем не касаются. Закончилась война в Корее. Венгерские события. Мир на грани атомной войны. Две недели отец просидел в ожидании команды на взлет в самолете, к которому подвешены бомбы. Их нужно было сбросить на Лос-Анжелос. Дорога через океан только в одну сторону, вернуться обратно тяжелому бомбардировщику ТУ-4 не хватит бензина. Станция, забитая теплушками, с людьми в одинаковых серых бушлатах. ЗЭКИ возвращаются. Бабушка старается незаметно перекрестить вагоны, она с маленькой мамой прошла этот ужас в тридцатых, когда дедушка строил Беломоро-Балтийский канал. Прошли годы. Северная Атлантика. Вторая половина рейса. Мы славно поработали на Срединно-Атлантическом хребте. Рейс оказался на редкость удачным. Во-первых, нам повезло, что подобралась интересные люди в научной группе, что мы подружились с членами экипажа НИС «Эврика», нашего научного «Атлантика». Обычно «наука» держится от команды несколько отстраненно, но тут мы были вместе. Прошло несколько десятилетий, но и сейчас, когда мы случайно встречаемся, то рады видеть друг друга. Мы стали седыми, многих уже нет, но осталась радость единения и гордость за хорошо сделанное дело. Во многом это заслуга Виктора, нашего помощника капитана по науке, умницы, светлой головы. Виктор всегда отличался неистребимым чувством спокойного достоинства и справедливости, ему удалось сплотить нас в единый коллектив единомышленников. Во-вторых. Рейс уже перевалил за две трети. За нами были открытия полутора десятков банок – подводных гор на подводном хребте Рейкъянес, где обнаружили крупные скопления макруруса, страшненькой на вид, но очень вкусной глубоководной рыбы. Мы уж сделали два плана по вылову рыбы. Это было нововведением, до этого научным судам планы не давались. На открытых нами банках во всю трудился десяток промысловых БМРТ и РТМА. В портфеле у Виктора лежат благодарственные радиограммы от них. Мы получили поздравления и благодарности от директора института и из министерства из Москвы. Мы были победителями и рассчитывали на хорошую премию после возвращения в Калининград. Нанесли на морские карты открытые нами подводные горы и дали им названия. Так появилась на хребте Рейкъянес подводная гора «ПОБЕДА». Мы вышли на нее в канун Великого народного праздника, там на глубинах 600-800 метров выловили много макруруса и берикса. «Победа» оказалась одна из наиболее продуктивных и удобных для тралений подводных гор. Начинался рейс трудно. Вышли в море в конце марта, и сразу же попали в череду весенних циклонов, которые прокатились штормами по Балтике и Северной Атлантике. Досталось нам крепко сразу после выхода из Балтийска. «Эврику» мотало и швыряло. За задраенными иллюминаторами выл ветер, вокруг судна неслась круговерть из пены и брызг. Судно вздымалось на волну и обрушивалось вниз. Все, что не было закреплено, вырвалось на свободу и жило своей отдельной жизнью. Екала селезенка. Страшно скрипели переборки, выл двигатель, когда рулевому не удавалось поймать волну. Тогда мы принимали ее бортом. Лаговый удар, и судно плашмя ложилось на волну. Ощущение, что вы находитесь в стиральной машине. Было очень жарко, несмотря на полностью включенные вентиляторы. Ходить по коридорам невозможно, и все передвигались только в случае крайне необходимости. Только боцман, крупный хмурый мужчина периодически пробегал по коридорам, заглядывая в каюты, нет ли течи. Особое внимание он уделял соседней каюте, где в лежку лежали две наших Нины, Нина - блондинка и Нина- брюнетка. У наших ихтиологинь это был первый рейс, и они уже успели отличиться. Несмотря на объявления о том, что иллюминаторы должны быть не просто закрыты, но закрыты еще и на броняшку, (были случаи, когда волна выбивала иллюминаторы, поэтому во время шторма они закрываются металлической крышкой – броняшкой), одна из укачавшихся Нин в поиске свежего воздуха открыла иллюминатор. Естественно, не прошло и минуты, как каюта оказалась полна водой. Вода выплеснулась из-под двери и потекла по коридору. Иллюминатор задраили. Дрожащих, мокрых Нин старпом обматерил и, под слезы и причитания об испорченных вещах, перевел в свободную каюту. Там Нина - блондинка, глядя на меня полными слез глазами, протягивала размокшую косметичку и трагическим шепотом вопрошала, что же теперь ей делать… Свои работы мы начали в Ламанше, здесь на скоплениях скумбрии и ставриды вели промысел наши суда. Двухсот мильных зон еще не существовало. Мы тралили рыбу на виду высоких берегов Корнуэлла и низменных Франции, ночью хорошо были видны огни городов на берегах. Работа была очень трудной, особенно для штурманов и рулевых. Представьте, что вы собираете разбросанную на большой, загруженной транспортом улице мелочь. Вокруг вас с грохотом несутся, не снижая скорости машины, а вы, увертываясь от них, упорно продолжаете собирать. Так и было на промысле в Ламанше. Ламанш разделен, как шоссейная дорога. Вдоль берегов Англии суда идут в Атлантику, вдоль берегов Франции суда идут из Атлантики. Между ними наперерез из Франции в Англию и наоборот, лавируя между встречными судами, несутся паромы, соединяющие континент и острова. Мелькают, стелясь по волнам, приземистые силуэты военных судов, важно идут огромные танкеры и контейнеровозы. Сверкая огнями и оглашая музыкой оркестров, проносятся быстроходные пассажирские лайнеры. И меж всем этим, как мошкара, суетятся маленькие красавицы яхты и ярко выкрашенные рыболовецкие суденышки. Вот в этой мешанине нужно штурману разобраться, уступить кому-то дорогу, во время подвернуть, не подставить борт. И все это с тралом за бортом, за которым также нужно следить. Ведь тут на главной дороге Европы огромное количество мусора, топляков, начиная с Великой Армады и кончая судами, бомбами, минами и снарядами времен второй мировой войны. Только и следи за эхолотом, что бы не потерять трал на топляке, а в это время локатор показывает до нескольких десятков судов в поле обзора. Трудно, очень трудно. Штурманы издерганы и заведены. Совсем недавно при входе в Ламанш погибло наше судно «Залесье», в него в тумане врезался английский сухогруз. Через несколько месяцев, в другом рейсе «Эврики» мне об этом рассказывал акустик Женя, попавший в эту переделку. С самого начала ребятам не повезло, в рейсе несколько раз ломалась машина. План выполнить не удалось, значит, премии не видать, а это треть заработка. Зашли на пару дней в Галифакс перед уходом домой в Калининград, купили подарков и всякой всячины из расчета сдачи в комиссионку. И вот тут, когда до дома осталась неделя, катастрофа. Сухогруз ударил «Залесье» под прямым углом точно в середину корпуса. Машину залило мгновенно. Погас свет. Аварийные генераторы залиты. Откачивать воду нечем. Евгений рассказывал это так: «Сплю после вахты, каюта акустика была на правом борту, прямо над машинным отделением. Слышу, треск, как будто бумагу рвут. Отдернул шторку, смотрю, вместо стены какая-то серая масса двигается. Скрежет и скрип. Потом масса двинулась обратно, а внизу под ногами море плещется. Схватил куртку, зачем-то проверил, есть ли сигареты, захватил кейс с документами и в коридор. А там темно, только люди из кают выскакивают, свет из кают. Потом звук, как ногтем по стеклу, и шум воды. Люди на палубе. Плот сбросили и по трапу в него спускаются. Старпом орет: « Документы не забудьте!» А те, что по левому борту жили, с чемоданами бегут, барахло заграничное спасают. Чемоданы вниз в плот кидают, там их подхватывают и в горловину плота с другой стороны в море выбрасывают. Все спустились. Последний капитан, как и положено. Проверил: «Все на месте? - Все». Отвалили. Тут катер с англичанина подошел. Нас подцепил и к англичанину тянет. Тот, зараза, в дрейфе лежит. Целенький. Только нос помял и правый якорь потерял. Поднялось на англичанина. В салон. Английский капитан ящик виски выставил. А что нам ящик?! Тут народ смех разбирать стал, особенно тех, кто в Галифаксе денежки по барам пустил, а не барахлом отоварился. Чемоданы-то в Атлантику выбросили во время посадки в плоты. Пусть русалки канадский кримплен используют, а из люрекса рубашечку Нептуну сошьют. Вышел на палубу. Курю. Смотрю, лежит на боку наше «Залесье», но не тонет. Непонятно. Через англичанина связались с Калининградом. Мол, утопли, но все живы. Несколько часов прошло, а «Залесье» не тонет! Из Калининграда радиограмма: «Такие – растакие, за живучесть бороться нужно!» Капитан и радист у англичанина радиорубку оккупировали и отписываются. Собрали аварийную партию и обратно на «Залесье». Кота судового сняли. Тут только сообразили: «Рыба в трюме - мороженая. Она и держит наплаву». И точно, через пару часов рыба растаяла, и булькнуло наше «Залесье». Англичанин нас в Плимут доставил. Там пересели на ТР «Остров Русский» и домой в Калининград. А вот уж там такая круговерть пошла! Парткомы, комиссии, а мы как собаки побитые. Одно утешает, у англичанина мы все выпили подчистую». У нас на «Эврике» в начале промысел не получался, особенно у старпома. Невезучий оказался старпом. Попал он в старпомы из капитанов в наказание. Шли они на промысел, на Большую Ньюфаундлендскую банку. Англию обходили с севера, через территориальные воды у Оркнейских островов. В рейс ушли с запозданием, вот и думали время наверстать и тралы за переход подготовить. Еще и доски вывесили, чтобы на палубе не мешались. Забыли, что по английским правилам проход через территориальные воды Великобритании возможен только с орудиями лова в трюме. Судно арестовали, штраф солидный влепили, а капитана в старпомы. Повезло еще, что был на хорошем счету. И на «Эврике» не везло Сергеевичу. За пять дней три трала в клочья порвал. Рыба вся на грунте, ее нужно пелагическим тралом соскрести, а кругом топляки. Капитан Сергеевичу пригрозил: - Еще порвешь, матросом домой отправлю! На следующий день входит в салон капитан, мы там промысловый планшет готовили, и давится от хохота: - Быстро в рубку, на старпома посмотрите, только тихо! Поднимаемся с Виктором в рубку, а там Сергеевич, рыбак заводной, вжимает пелагический трал в грунт. Носом в эхолот уперся, ничего не видит, не слышит и во весь голос поет: - В хоккей играют настоящие мужчины! Трус не играет в хоккей! Не знаю почему, но с этого момента повернулась Фортуна лицом к «Эврике». Все пошло как нельзя лучше, особенно когда вышли на Срединно-Атлантический хребет. Практически мы закончили все работы, осталось только сделать несколько гидрологических разрезов и домой. Начальник промрайона за ударный труд нас к танкеру без очереди пустил, там топливо и почта из дома. Почту передать – дело святое, для этого везущее почту судно иногда крюк в несколько сот миль делало. Не были мы избалованы телефонными разговорами с домом, позвонить домой с судна было невозможно, только радиограммы передавали и получали. Подошли к танкеру, танкер команду дает: «Спускайте бот, подходите, почту заберите». Заартачился капитан, ведь это целое дело - бот спускать, можно и так почту передать. Почту обычно упаковывали, привязывали к бочке и бросали в воду, а те, кто получали - ловили. Погода тихая, можно почту и с выброски взять. Танкер сообщает, что там ящики. Пришлось бот спускать и к танкеру идти. Все на палубу вышли, гадают, кому повезло, кому посылки. Только посылок в почте не оказалось, а ящики к капитану унесли. Впрочем, всем было не до этого, все по углам разбежались письма читать. Это целое искусство, нужно письма сначала по датам разложить и начинать читать с самых старых. Про ящики все забыли. Утром просыпаюсь, первым делом на брелок – компас смотрю. Там на картушке осетр нарисован, на восток смотрит. Друг – однокурсник мне брелочек перед рейсом подарил, чтобы всегда знал, где дом. Смотрю, не туда мой осетр смотрит, на юг вместо востока бежим. Поднимаюсь в рубку узнать, в чем дело. В рубке у карты колдует Виктор, прикидывает, как бы нам успеть гидрологию сделать. Объясняет, что после встречи с танкером пришла срочная радиограмма с приказом идти на юг, в таких–то координатах лечь в дрейф и ждать. На триста миль на юг спустились, легли в дрейф и ждем чего-то. Уже поздно вечером слышу, на палубе загрохотали. Спать не хочется, все на нервах, вот-вот домой снимемся. Вышел на палубу. Светильники на обычно ярко освещенной палубе притушены. Подхожу к борту, а рядом с нами огромный черный силуэт подводной лодки. «Атлантик» - судно не маленькое, почти три тысячи тонн, но мы по сравнению с лодкой явно проигрываем. Впрочем, видно лодку плохо, луны нет, чернота кругом, да и лодка не освещена, только ходовые огни горят. Стоим борт о борт, между нами только здоровенные пневмокранцы, с которыми мы к ТР швартовались. Трап на лодку перекинули, расстояние большое, едва его хватает, и прогибается трап сильно. С крыла мостика наш капитан с капитаном лодки переговаривается, еще пара любопытных физиономий видна. Ящики на лодку перенесли, потом с лодки рыбки попросили. Наш капитан говорит: «Хоть десять тонн». Там отвечают: «Десяти тонн не нужно, а вот на уху дайте». Наш отвечает: «Берите, сколько хотите, только у меня людей нет, чтобы в трюм лезть, пришлите своих». Через минуту к нам по трапу четверо ребят бегут. В шортах, в тельниках и тапочках на босу ногу. Боцман чертыхнулся, в рыбном трюме минус двадцать. Ребят жалко, сам полез. Валенки, ушанку, тулуп надел. Аварийную трюмную горловину открыли, и стал нам боцман на палубу короба передавать. Короба переморожены, ребята голыми руками их хватают, и руки к ним примерзают. В общем, отставили мы военных моряков из-за неподготовленности и стали сами короба таскать, дело привычное. Втроем с боцманом и Виктором десяток коробов натаскали. С лодки кричат: «Хватит, в провизионку не влезет». Перетащили короба на лодку. Боцман трап убирать собрался, а с лодки кричат: «Подождите, примите и от нас гостинчик», и передают нам два ящика с апельсинами. Грохнули люки, воздух зашипел, и тихонько так, немного завалившись на нос, лодка погрузилась. Вот только была, и уже нет. На «Эврике» тишина, все спят кроме вахты, мы в дрейфе лежим. Апельсины пахнут, аж слюнки текут. Перенесли их в полутемный салон, пересчитали, оказался 81 апельсин, а нас, экипаж и наука, 76 персон. Каждому по апельсину и плюс пять лишних. Капитан говорит нам с боцманом: «Вы, ребята, ящики таскали, пусть они вам и будут». Забрал я свой апельсин и пошел спать в каюту. Апельсин на стол положил. Пахнет. Под этот запах и заснул, и сны такие хорошие снились. Под утро проснулся, пахнет. Не удержался и съел апельсин, а руки от сока специально мыть не стал. Утром в салоне на завтрак у каждого на тарелочке лежал золотой апельсин. Что характерно, не стали есть апельсины в салоне, по уголкам растащили. И глаза у всех счастливые. Праздник. Вот так на минутку к нам вернулся запах детства, запах праздника. . |
© 2005. Авторы сайта 219 ОДРАП и дизайн: Злобин В.В. и Гетун И.В., All Rights Reserved